Хорошая жена

Мне 35. Внешне я довольно смазливая, мне часто делают комплименты, что у меня офигенная задница. Я замужем уже 15 лет, все эти пятнадцать лет я была верна своему мужу, хотя он не был моим первым мужчиной. Мне всегда был интересен секс, первый оргазм я получила с мужем, не без помощи своих рук, конечно. Сексуальность моя, очень повысилась после первой беременности, я стала более чувствительная там...В целом муж, как я сейчас уже могу сказать очень не плохой и техничный любовник. В общем, история моя заключается в том, что прожив такое время с мужем, мне захотелось кого-нибудь еще, вы все сразу подумаете очередная б..... и т.д. Но, поймите меня правильно, пройдя через тот опыт, который я прибрела в откровениях написанных ниже, мои отношения улучшились, я вновь почувствовала себя женщиной, желанной, любимой и моей интимной жизни с мужем это тоже пошло на пользу. Мужу о своих приключениях рассказать в силу объективных причин не могу, поэтому чтобы снять груз с плечь, поделюсь анонимно здесь.
В этом году, на работе меня аттестовали и направили на повышение квалификации в другой город, на два месяца. Я знала об этом, поэтому, так как точно решила, что я изменю мужу, заранее подготовила себе алиби и подготовила кандидатов для исполнения своих коварных планов. Девушка я не глупая, не наивная, в мужчинах разбираюсь и цену себе знаю. Я зарегистрировалась на сайте знакомств, освоилась там, о количестве дегенератов, хочунов, извращенцев, кто в теме тот поймет....)) Я четко знала кого я ищу, если кто решит пойти по моему пути возьмите на заметку. Я отобрала 15 кандидатов в потенциальные любовники, по принципу. Обязательно женатые, чтобы не подцепить что от одиноких гуляк, все таки, они чтобы жене ни чего не принести чаще думают головой. Плюс с ними меньше гемороя, времени у них всегда в обрез, вечно на поводке, соответственно мозг мне выносить не будут. Со всеми предварительно пообщалась, выяснив кто они, что и с чем их есть. Глупых и тупых не люблю, сразу отсеивались. В общем к моменту, убытия я была готова, в городе где я проходила переподготовку меня ни кто не знал, квартиру по моей просьбе через риэлтора муж снял мне заранее на этот период. Я сразу еще при общении, на прямую говорила, чего я хочу, дорогие мои мужчины были только рады прейти к такому общению. Перед отлетом в город Н, я прошла полный медосмотр у гинеколога, поставила ВМС, чему был очень рад муж, и не только он))) Взяла мазки и сдала анализы. В общем подготовилась не на шутку. Мужчин с которыми я планировала совершить адюльтер, я заранее попросила тоже подготовить справки.
Я на месте, квартира хорошая, джакузи, дорогой ремонт, мне понравилось. Купила мартини и немного выпила для храбрости, залезла на сайт и написала первому мужчине, что я готова с ним встретится, адрес и телефон, на месте я подключилась на нового оператора. В этот же день, он написал что не против придумает себе алиби и в шесть вечера будет у меня на ночь. И тут мне стало страшно, я сходила в душ, подбрила зону бикини, одела сексуальное белье, еще немного выпила для храбрости. Позвонил муж, я поговорила с ним немного, сказала что устала с дороги и собираюсь ложиться спать, если бы он знал с кем)))
Раздался звонок домофона, кто то не очень уверенно спросил: "Юля здесь живет, это Андрей с сайта". Я открыла, в горле пересохло, сердце забилось сильнее, жду пока поднимется и чувствую себя, как корова идущая на бойню... Все собралась открыла дверь, стоит мужчина, я сразу почувствовала себя такой маленькой, мечта....красивый, на фото он мне казался другим. Большие красивые руки...Внизу живота приятно стало тянуть. Я четко понимала что сегодня будет секс, что этот мужчина будет меня тра#ать. Он разулся, подарил мне букет, сделал несколько приятных комплиментов. Прошли на кухню, я приготовила ужин, в основном из афордизиаков, креветки, ананасы и т.д. Честно, стремно в начале, мы поговорили, о нем, о его проблемах о том, что жена с ним стала редко заниматься сексом и т.д. В общем стандартный разговор ни о чем. выпили немного, я захмелела. Он ни каких активных действий не принимал, тогда решила действовать я. Я подошла к нему, когда он курил в окно и запустила руки в брюки. Он повернулся и стал меня гладить за попу, за талию, мне было приятно. Я опустилась и резко сняла с него штаны вместе с трусами, он остался в рубашке. Взяла его за член и потянула в спальню. Член, кстати как член, нормальный, не большой, большие любят только дуры, матка потом от таких болит. Зато очень приятной формы, большая головка, как гриб боровичек))) Я толкнула его на кровать, от него приятно пахло, пахло сексом...Я взяла у него в рот, и стала делать ему минет, когда я почувствовала что он готов, я сказа ему Андрей расслабься я чувствовала, что он зажат. 15 лет супружеской жизни не прошли даром, я знала и умела доводить мужчину до экстаза, на муже натренировалась. Я села на него сверху, сразу, куда нужно мы не попали))) Боже, как же это приятно, я чувствовала в себе что то новое, горячее, адреналин который на ровне с похотью заполнял меня. Я осознавала, что все, обратного пути нет, я изменила, и знаете мне это понравилось... Я почувствовала такой прилив сил, я поняла что, я классная женщина, что меня хотят, меня могут и должны тра#ать, я создана для этого. У меня красивая талия, аккуратная попка, грудь, которая после кормления двух сыновей имеет хорошую форму. В общем я ему сказала, ни о чем не думай, и не сдерживай себя. Минуты через три он бурно кончил выскочив из меня. Я была в негодовании, мы же все обсудили. Извини сказал он привычка, ты лишаешь меня удовольствия проворчала я. Мужчины если женщина вам дала, пользуйтесь по прямому предназначению, я люблю когда в меня, когда не думают, а кончают....так приятно потом вытекает сок совестных трудов...
Я сходила за салфетками, все вытерла, взяла снова его член в рот и стал готовить его ко второму заходу, меня то мы не удовлетворили. Подняла его я быстро, дальше брал меня уже он. После мужа это был первый мужчина во мне за последние пятнадцать лет. Он тра#нул за ночь меня еще два раза, сегодня я не кончила, но я знаю, что кончу с другим, просто это были нервы. С утра я сделала ему кофе и минет, и выпроводила домой к любимой женушке. Больше с ним я решила не встречаться.
Сходила на учебу, на вечер, уже был готов новый хахаль. Я кстати заметила, мужики ни когда не против потра#аться. Вечером приехал, он тоже симпатичный брюнет Сергей, на руке кольцо, я спросила почему не снял, ответил что ни когда не снимает. Он вел себя гораздо увереннее Андрея. Я прямым текстом говорю, я потекла. Я хотела член. Он вырвался всего на несколько часов, поэтому долго не болтали. Это был совершенно другой мужчина, он все делал сам, сначала он повел меня в душ, мы целовались и мылись. Я успела хорошо его рассмотреть, атлетического телосложения, подтянутый, а какая попка.... Потом в кровать, это было что то, он все делал сам, меня просто тра#али, он ничего не говорил, просто крутил меня как игрушку, навалился и вогнал в меня свой х..й, я маткой почувствовала не свой размер. Но как мне было хорошо, я вся текла, как последняя шлюха, наверное мы все таки мазохистки женщины все, мне именно так и хотелось, чтобы меня брали не интересуясь хочу я этого или нет. Одно большее, НО, мне он понравился, но мне не понравилось как он кончает не люблю, когда мужчины стонут. Я считаю, что стонать должна под ни Я. Хороший мужчина в целом, он тра#нул меня еще два раза, минет я не делала он и не просил, я не предлагала. Зато он хорошо в меня кончил. Я честно признаюсь, я опять не кончила. Но была довольна.
Решила, пару дней отдохнуть, времени еще валом, почитала книги, полазила по сетке почитала форумы. Посмотрела своих кандидатов, отобрала кандидата на завтра, кавказец, в жизни надо попробовать все.
Третий день моего бля#ства, приехал, зовут Суражи, осмотрел меня всю, вижу глазками черными, всю раздел, во всех позах уже тра#нул, глазки такие лукавые.
Долго, ломать комедию, не стали, сразу в бой. Вот тут мой размер и не большой и не маленький, такой как надо. Нахал, однако, поставил меня раком, и без подготовки вошел. Но что со мной, я сразу потекла, как шлюха, все входит и выходит, долго, хорошо, у меня коленки устали, я устала в этой позе, вгоняет свой поршень и вгоняет. Я начинаю, понимать, что вот оно, я сейчас кончу без посторонней помощи, я начинаю сильнее ему подмахивать. Он выходить, маневр я не сразу поняла, вставляет член мне в рот. И бурно кончает, я рычу, но вида не показываю, обломал гад, я так хотела кончить. Говорит, что любить русских баб тра#ать, особенно замужних, я сказала что заметила. Далее второй заход, все по тому же сценарию, я попросила кончить в меня. Кончил вытер член мне о лицо, не целовались, собрался и ушел. Лежу, довожу себя до оргазма сама. Боже, кончила, долго, сокращения влагалища вытолкнули сперму Суражи из меня. Не принимает, кавказскую,подумала я)) Суражи мне понравился, наверное встречусь еще. Полежала подумала, позвонил муж, спросил как дела, сказала что соскучилась, и очень хочу секса, соврала. Посмотрела фото мужа, подумала что же я делаю....такой мужчина. Но, решила, я что вернусь выкину все это из головы, как дурной сон. А пока, продолжу проказничать, сам факт измены меня очень возбуждает. К этим мужикам ни чего, только желание их использовать, а мужа я люблю.
Списалась с Димой, красивый, моложе меня, ему 30. Повезло, жена у него улетела в Турцию отдыхать...Приехал остался на ночь, орган то что надо, очень напомнил мне член мужа. И запах от него такой же как от мужа, кончила с ним, впервые сама, без помощи рук, только от фрикций. Хороший любовник, в первый заход был нежен, кунилингус сделал, я стонала как последняя шлюха, как хорошо что соседи меня тут не знают. Кончил в меня, лежу ласкает меня после секса, чувствую себя кошкой...Так приятно с ним. Засунул мне два пальца во влагалище и играл ими там теребя матку, я опять кончила. Четыре раза за ночь был секс, время я не засекала, кончила с ним в первый раз восемь раз...
С Димой встретилась еще потом четыре раза, всегда было супер.
В общей сложности, встретилась за два месяца с восемью мужчинами. Ни жалею об этом не сколько, я поняла что все мужики разные, и секс с каждым по разному. Кто понравился, кто то нет.
Вернулась домой, сама не своя, муж ни чего не заподозрил. Сходила на осмотр к гинекологу, сдала анализы все, тьфу тьфу тьфу чисто.
Но меня понесло, я сейчас не могу остановиться выкинуть эти мысли из головы, с мужем секс стал намного лучше, чаще самое главное.
Завела, страницу в интернете, на одном, из сайтов про это, что хочу ММЖ, отозвалось много мужчин... Выбираю пока.
Муж, улетел в командировку, на 10 дней. Списалась с мужчиной договорились, в субботу иду с ними в баню, он будет с другом. Приехала с ними в баню, мальчик на рецепшине посмотрел на меня как на шлюху, странно. Попарились, все пока было прилично. Мужа в сауну больше ни когда одного не пущу, ни фига себе, я и не знала, что там прям комнаты с лежаками, где мужики шлюх имеют.
Ребята попались опытные, все культурно, в презервативе, мирамистинчик. В начале меня начал трахать Кирилл, в этом помещении с кроватью, я кончила с ним, он нет, потом пришел всунул мне член в рот. Драли меня всю ночь, я кончала и стонала...кайф, два мужика это кайф, вот что надо попробовать каждой нормальной бабе. Я себя такой шлюхой почувствовала, член, в рту, член сзади, грубо держат за талию, мычу, сосу меня тра#ают. Выползла, даже ноги подкосились. И так четыре раза. Хочу попробовать анал.
Всегда, хотела сделать одну гадость, и сделала, есть у меня одна подруга закадычная с института еще....я видела, как ее муж на меня смотрит. Вчера, я была у нее в гостях, когда ее не было дома....Ее муженек драл меня на ее кровати, мы там спермой его всю простыню залили, и еще я там улик маленьких таких оставила, пускай теперь думает, кто это......
Попробовала анал, мне понравилось, главное подготовиться, чтобы не было больно. Если бы муж знал, как меня отодрали в #опу, он бы выгнал меня из дома. Вернулась довольная и возбужденная сделала мужу минет, чтобы не заподозрил ни чего. Ночью тра#алась с мужем, подмахивала под ним, он бурно кончил. Говорит не узнает меня в кровати, я говорю, просто сейчас у меня гормоны бьют, возраст такой 35...
Что делать не знаю, мне нравится все это. У меня есть моя тайна. И я знаю, что муж ни когда, о моих похождениях не узнает.

«Случилось это два года назад. Срок моей командировки подходил к концу, и я должен был отбыть домой, в Алапаевск. Купив билет, решил побродить по городу, так как у меня в запасе было еще три часа времени. На улице ко мне подошла женщина, которую я сразу же узнал.

Это была моя первая жена, с которой я развелся 12 лет назад. Зина нисколько не изменилась, разве только лицо стало слишком бледным. Видимо, эта встреча и ее взволновала так же, как и меня. Любил я ее сильно, болезненно, из-за этого и развелся. Ревновал я свою жену ко всем, даже к ее матери.

Стоило ей немного задержаться, как мое сердце начинало бешено колотиться и мне казалось, что я умираю. В конце концов, Зина ушла от меня, не выдержав моих каждодневных допросов: где была, с кем и почему. Однажды я пришел с работы с маленьким щеночком за пазухой, хотел порадовать жену забавным подарком, но в комнате никого не было, а на столе лежала записка.

В записке жена написала, что уходит, хотя очень любит меня. Мои подозрения измучили ее, и она приняла решение расстаться. Зина просила у меня прощения и умоляла не искать ее…

И вот, после 12 лет разлуки я случайно встретил ее в городе, где находился по служебным делам. Мы долго с ней говорили, и я вспомнил, что могу опоздать на междугородний автобус.

Наконец я решился сказать:

Прости, но мне нужно идти, я уже опаздываю на свой рейс.

И тут Зина сказала:

Саша, сделай мне, пожалуйста, одолжение. Я понимаю, что ты спешишь, но ради того, что было хорошего между нами, не отказывай мне в моей просьбе. Давай зайдем в одну контору, для меня это очень важно, а я одна туда идти не могу.

Естественно, я согласился, но сказал: «Только быстро!»

Мы зашли в какое-то большое здание и довольно долго переходили из одного крыла в другое. Поднимались и опускались по лестницам, и мне тогда казалось, что на это ушло не больше 15 минут.

Мимо нас проходили люди, причем все они были разных возрастов: от детей до глубоких стариков. В тот момент я не задумывался над тем, что могут делать в административном здании дети и старики. Все мои мысли были прикованы к Зине. В какой-то момент она вошла в дверь и закрыла ее за собой.

Перед тем, как закрыть дверь, она посмотрела на меня так, будто прощалась, сказав:

Как странно все-таки, я не могла быть ни с тобой, ни без тебя. Я стоял у дверей и ждал, когда она выйдет.

Мне хотелось спросить ее, что она имела в виду, произнося последнюю фразу. Но она не возвращалась. И тут я будто пришел в себя. Я совершенно четко осознал, что мне необходимо ехать, а я стою здесь и опаздываю на свой автобус! Оглянувшись по сторонам, я испугался. Здание, в котором я находился, было заброшенным строением.

Вместо оконных проемов зияли дыры. Лестничных маршей не было вообще. Лежали доски, по которым я с большим трудом спустился вниз. На автобус я опоздал на целый час, и мне пришлось покупать новый билет на другой рейс.

Когда я брал билет, сообщили, что автобус, на который я опоздал, перевернулся и слетел в реку. Никто из пассажиров не спасся. А через две недели я стоял у дверей своей бывшей тещи, которую разыскал через адресное бюро.

Алевтина Марковна сообщила мне, что Зина умерла 11 лет назад, через год после нашего развода. Я не поверил ей, решив, что мать Зины опасается, что я снова буду преследовать ее дочь своей ревностью.

На мою просьбу показать мне могилу моей бывшей жены моя теща, к моему удивлению, согласилась. Через пару часов я стоял у памятника, с которого мне улыбалась женщина, которую я любил всю жизнь и которая необъяснимым образом спасла мне её» Интересно, а вы верите, что такое может быть?

Евгений АФАНАСЬЕВ
ЧУЖАЯ ЖЕНА
Рассказ
Мужчины разговаривали друг с другом, как не в чём ни бывало, будто ничего не произошло. Вадим, хозяин квартиры, лысеющий коротышка с животиком, уже не однажды шалил с женой своего собеседника, а собеседник - крепкий и высокий Павел, живущий в этом же подъезде, только этажом выше, не торопился уличать его, не бил Вадима по физиономии до крови, наоборот, сидел в его квартире и мирно о нём разговаривал. Точнее, в данную минуту, никакого разговора уже не было. За полчаса Вадим успел упиться водочкой настолько, что его голова больше лежала на столе, упёршись лбом в столешницу и поднимал он её только за тем, чтобы подчиниться голосу Павла, предлагавшему принять на грудь стаканчик - другой. То, что сам Павел практически не пьёт, Вадима мало интересовало. Это даже к лучшему, ему, Вадиму, больше достанется, чем хозяину выпивки.
-Па-а-е-ха-а-ли-ли! - тянул он, наверное, с минутку одно слово, вливал водку в себя, клал стакан на стол. Пятернёй загребал в тарелке горсть салата и отправлял его в рот, вновь грохался лбом на стол, роняя, из рта себе под ноги кусочки резанных огурцов и помидоров, перемешанных со сметаной, не в силах разжевать и проглотить их.
Очередная партия спиртного вытянула из Вадима последние остатки сил. Он вместе с содержимым стакана мешком свалился на пол и поскоблив правой рукой немного по полу и подёргав ногами, под собственное, не внятное бормотание, удосужился громким храпом. Павел поднялся из-за стола, подошел к Вадиму и внимательно пристально посмотрел на него как смотрит победитель на поверженного врага. Лицо Павла исказилось маской брезгливости: и с этой пьянью его Маринка ему изменила? Что в Вадиме есть такого, чего нет у него, Павла? Этого он к сожалению не когда, а может к радости, уже не узнает.
Павел, наверное, еще бы не узнал какое-то время, что его жена ему изменяет! Может даже и не узнал бы вообще никогда, если бы не случай. Обычно Павел уходил на работу рано утром и возвращался домой не раньше восьми часов вечера, обедал в кафе. А сегодня представилась возможность пораньше вернуться домой, и сразу после обеда он покинул свой офис. Лифт в доме не работал, и на девятый этаж Павел вынужден был подниматься пешком, проклиная всё и вся на свете. Когда он был уже на площадке между пятым и шестым этажами, ему показалось, что он услышал голос жены, доносившийся сверху. Инстинктивно он бросился вперёд по лестнице, прыгая через ступеньку. Оказавшись на лестничном пролёте, ведущем на восьмой этаж, он увидел как в приоткрытую дверь квартиры юркнула женщина в ярко-красном платье с огромными желтыми розами, дверь сразу же захлопнулась. Ему не нужно было видеть лица женщины, чтоб узнать в ней свою жену. Он узнал её по платью, оно ему было хорошо знакомо-именно его он подарил жене на восьмое марта. "Интересное кино получается": - подумал Павел. Он замер, соображая, что делать дальше. Первая мысль была позвонить в квартиру куда зашла его жена и где жил Вадим, и выяснить всё, так сказать на месте. Павел уже было потянулся к кнопки звонка, но в самый последний момент отдёрнул руку. Глупость-это всё! Вот ещё, не будет он унижаться!
Войдя в свою квартиру, Павел первым делом бросился к шифоньеру. Так и есть красного платья: с жёлтыми розами там не было!
Он задумался и уставился на стену перед собой. Его глаза не моргая, начали сверлить её в одной точке. Мысли то возникали, то исчезали, растворяясь в своём течении, словно ураганом они проносились в его голове-хаотично и беспорядочно.
Павел с силой помассировал свой подбородок и потянулся к телефону. Набрал номер сотового телефона жены. "Благоверная", не спешила отзываться, только после седьмого длинного гудка, он услышал ее прерывистый голос.
- Да, я слушаю.
- Э...
"Мартовская похотливая кошка!" - Павел сжал свободную руку в кулак так, что костяшки потемнели, но в трубку он старался говорить как можно приветливей.
- Привет, милая. Как твои дела?
- Все нормально, Паша.
- Чем занята?
- Я? - Марина, кажется, расстроилась и испугалась одновременно. - Да вот думаю заняться приготовлением ужина.
Павел печально усмехнулся. Он бы хотел после ужина узнать, где она его приготовила.
-Это ты правильно придумала. Через четверть часа я буду дома. Постарайся приготовить что-нибудь вкусненькое.
Он не дал возможности ответить, отключился и приготовился ждать. Не прошло и пары минут, как он услышал звук вставляющегося ключа в замочную скважину. Марина спешила показаться верной и заботливой женой. Войдя в квартиру она захлопнула дверь, бросила привередливый взгляд на своё отражение в овальном зеркале. Постояв немного в прихожей, поправив свою причёску, исчезла на кухне. Послышался звук посуды. Она настолько увлеклась, что даже не заметила появление мужа, вздрогнула и напряглась, когда Павел бесшумно подкрался сзади и крепко сжал её плечи.
-Ну и? - спросил он.
-Ты?! - Выдавила она из себя удивлённо - растерянно, не оборачиваясь.
-Я, дорогая, я, - усмехнулся он. - Извини, что немножко нарушил твои планы. Такой вот подлец я.
-Ты меня напугал, Паша. Я не слышала как ты вошёл.
Она наконец обернулась, но смотрела куда-то мимо глаз мужа.
-Зато я прекрасно слышал, как ты вошла, - сказал он. - Я сегодня специально пораньше решил свалить с работы, хотел сделать тебе сюрприз, только оказывается, ты меня опередила и первая приготовила мне сюрприз. Ведь так же, дорогая?
-Я умоляю тебя, - взмолилась Марина. - Давай обойдёмся без этих дурацких сцен ревности. Я что не имею право выйти из квартили?
-Можешь,конечно,только смотря куда.И не надо строить из себя невинную девочку.Ты же прекрасно знаешь,что совесть твоя сейчас нечиста.Облегчи душу,и я может быть пойму и прощу тебя.
Марина удивленно вскинула брови.
-Ты предлагаешь себе роль исповедателя? Ты меня удивляешь и разыгрываешь...Что же хочешь услышать от меня?
Он вытащил из кармана пачку сигарет,закурил,и начал пускать кольцами дым к потолку,произнес:
-Например,как я долго ношу рога?
Марина вздрогнула и не спешила с ответом. Она подошла к окну и уставилась в него.Павлу даже показалось,что она не не расслышала его вопрос.Раздражение у Павла усилилось.Похоже,Марине не очень хотелось признаваться.
"Да кого она из себя строит!"
-Я задал тебе вопрос.- настойчиво повторил Павел.- Или мне устроить тебе очную ставку с Вадимом?
Последние слова возымели действие на Марину. Она оторвалась от происходящего на улице.
-Это он тебе всё рассказал?-тихо спросила она, и не получив ответа добавила.-Вот ведь мерзавец!
-Сейчас разговор о тебе,дорогая.С Вадимом у меня будет особый разговор, о жизни. Он получит своё по полной программе,можешь не сомневаться.
-Раз ты всё знаешь,что ты тогда спрашиваешь? Может даже и к лучшему,что тебе всё известно. Да, я спала с Вадимом, и что? - Марина резко преобразилась,перешла в атаку.-Если тебе что то не нравится, давай разводится,я не против.Можешь прямо сейчас собирать свои вещи и уматывать на все четыре стороны.
-Вот так просто?!-Павел схватил Марину за руку и с силой усадил на стул,придвинул ногой другой стул,сел напротив,продолжая сжимать запястье руки.-Просто взять вещи и умотать?
-Отпусти,ты что делаешь, мне больно,-попыталась выдернуть свою руку Марина.
-Да?!-безразлично процедил сквозь зубы Павел.-Это не боль,по сравнению с той,что ты мне причинила,дорогая... Помнишь, когда я делал тебе предложение,я тебя предупреждал, что если согласишься стать моей женой,ты будешь принадлежать мне и только мне.В противном случае я обещал убить тебя.Ты помнишь? Ты приняла моё условие.Ты же знаешь меня,я всегда держу свои слова,и не намерен отказываться от исполнения своего обещания,данного восемь лет назад.Извини, но я должен убить тебя...
Павел говорил медленно,растягивая каждое слово, чтобы Марина смогла вникнуть в их смысл,а на слове убить специально заострил акцент,давая почувствовать всю серьезность положения,в которое она поставила себя.
Марина резко дернулась.До сего момента так замечательно демонстрировала самообладание и крепость нервов,она оцепенела.Стала белее белого.
-Прости,Паша,я сама не знаю,что на меня нашло как это случилось,-прошептала она.-Извини,Вадим,всё это уже в прошлом, я обещаю,Павел,этого больше никогда не повторится,честное слово.
Где-то в глубине души она надеялась,что вот сейчас Павел улыбнётся,рассмеётся и произнесёт,что насчет убийства он всего лишь пошутил, пошутил не самым,может быть,удачным образом,но всё же...Она попыталась даже подтолкнуть его к этому шагу,первой улыбнулась,но улыбка получилось какой-то вялой,потянулась секунду. Но по взгляду мужа Марина поняла,что он не шутил.
-Паша,-слабым голосом произнесла она.На ее лице выступили мелкие капельки,пота,-Паша...
Павел не отозвался.Он уже все для себя решил.Взглядом скользнул на кухонном нож, лежавший на столе рядом с солонкой. Только сегодня утром он резал этим самом ножом ветчину на тонкие ломтики для бутерброда и забыл убрать его.Будто что-то чувствовал,потому что и не убрал в стол.
Павел потянулся к ножу.
-А-а-а!-истинно взвыла Марина и бросилась с кухни,но Павел сбил ее с ног.
Она закричала и попыталась закрыться от занесенного над ней лезвия ножа.
Павел убил жену одним ударом.
Тело Марины обмякло,руки безвольно упали.Застывшими в ужасе стеклянные глазами она смотрела на мужа.
"Ты хотел этого?-спросил он себя.-Вот ты и получил то,что желал..."
Он устало опустился на коронки перед телом Марины и закрыл ей глаза.
-Прости,дорогая,так получилось.Прости...
Теперь от трупа нужно было избавится.Избавится как можно скорей и таким образом, чтобы отвести от себя все подозрение.В его голове неожиданно созрел план как это сделать.Он,кажется придумал даже как одним ударом сразу убить двух зайцев...
Видим открыл дверь не спрашивая,кого это принесло.Он не удивился приходу Павла,потому даже показалось,что он ждал его появление.
-Ну и?-одарил он Вадима вопросом входя в квартиру.
-Ну и что?-недоуменно спросил тот.
-Правильно Вадик,правильно,соседушка именно что. Водка,друг мой,очень хороший продукт. Как ты смотришь на сей русский благородный напиток?-спросил,протягивая пакет с бутылками.
У Вадима было две чертовских слабостей. Женщины и спиртное. Он старался не пропускать не одной более или мение красивой юбки и любил выпить.Причём, выпив уже чуть-чуть, терял над собой всякий контроль,мера для него уже не существовала,особенно,если это была халявная выпивка.Поэтому предложение Павла встретил с радостью.
-Сей момент,Паша,-бросил он, уходя на кухню, не оборачиваясь,-сейчас только соображу какой-нибудь закусон.А ты проходи Паша,не стесняйся.
Вадим выставил бутылки на стол.Быстро нарезал огурцы и помидоры,сделав нехитрый салат.Достав из холодильника десяток яиц и шмат солёного сала с мясной прослойкой.
-Что отмечать будем?-спросил он, ставя посередине стола сковороду с аппетитной яичницей.
-А без разницы,-равнодушно изрёк Павел,наполнив до краёв стакан Вадима,налил себе примерно треть стакана.
Такое несправедливое деление нисколько не смутило Вадима.
-Значит будет элементарная пьянка,-заключил Вадим с некоторой даже долей радости в голосе,такой расклад его вполне устраивал.-Замечательно.
Павел взял свой стакан.
-Будем?-Поднял он его.
-Поехали!-изрёк привычное Вадим.
Мужчины чокнулись стаканами и выпили. Возникший жар внутри затушили салатом и яичницей,и Павел разлил остатки водки из бутылки по стаканам.Вадиму налил полный,себе вылил то что осталось,и убрал пустую бутылку под стол.
-Давай сразу по второй,поехали!- оскалился Вадим и влил в себя водку.
Павел свинтил пробку со следующей бутылки,а спустя некоторые время,когда она опустела,откупорил ещё одну.И он добился своего-Вадим захрапел на полу.
"Слаб человек,ох и слаб-констатировал про себя Павел,стоя над Вадимом, лежащим у его ног.-Не нужно иметь большого ума,чтобы выбросить его из мира реальности,отключить его сознание.Что мне делать с тобой братан?Ты наплевал на заповедь!Не возжелай жены близкого своего и должен за это ответить.И ответишь,я тебе обещаю."
Павел наклонился и вытащил из кармана брюк Вадима ключи от его квартиры.Тот не возразил,лишь разбавил свое пьяное храпение причмокиванием.
-Вот и славненько!-усмехнулся Павел,выпрямляясь.-Ты не беспокойся я верну твои ключи,обратно, верну.
Он уходил из квартиры соседа,чтобы вскоре вновь вернуться туда.Вернутся с трупом своей жены.
Перемещение тела Марины из одной квартиры в другую не заняло много времени и прошло без посторонних глаз.
Труп жены Павел положил в зале Вадима,ближе к батарее отопление.
Вадим находился в той же позе,в какой Павел оставил его несколько минут назад.
-Всё брат, ты приехал,-довольно проговорил Павел,вкладывая в руку Вадима окровавленный нож,которым недавно убил свою жену и с которого только что полотенцем стер свои отпечатки пальцев. Отбросил нож под стол.Положил ключи обратно в карман Вадима.Затем осторожно вытащил полотенцем за горлышки пару водочных бутылок с отпечатками пальцев Вадима,и поставил их рядом с ножом.Свои бутылки он сложил,чтобы позже выбросить,и стал протирать те предметы и места в квартире Вадима,к которым касался или мог касаться.
Он здесь сегодня не был.Он уничтожил все следы своего посещения этого ненавистного ему места.
Прежде чем уйти,он подкурил сигарету и бросил ее на старый матрас на захламлённой лоджии.
Дома Павел тщательно затёр следы крови на полу.Её оказалось не так уж и много,как он и думал.Бросив окровавленные тряпки в сумку,в которой лежали другие улики,указывающие на его причастность к убийству,и вышел из квартиры.
В соседнем дворе он выбросил сумку в мусорный контейнер.
"Вот и все!"-облегчённо вздохнул он.Теперь попробуй докажи, что он каким-то боком причастен к убийству своей жены.А то,что она где-то с кем-то...Тогда он в дураках...
Лоджия на восьмом этаже уже хорошо горела.Языки пламени вырывались с лопнувшей рамы высоко в небо.Павел залюбовался результатом своей работы,замедлив шаг.
Послышался тревожный вой сирен приближающихся пожарных машин,он всё нарастал.
Павел и вошёл в свой подъезд.
21-23 апреля 2003г.

Жена вернулась домой раньше обычного и обнаружила мужа в постели с весьма привлекательной молодой особой. И была столь потрясена увиденным, что вначале расплакалась, а потом заорала на мужа:
- Ах ты, неблагодарная свинья! Как ты посмел поступить так со мной, верной супругой и матерью твоих детей! Все, я ухожу! И немедленно требую развода.
Муж выслушал ее и ответил:
- Подожди минутку, любимая, и я объясню тебе, что произошло.
- Ладно, давай, выкручивайся, только имей в виду, это последнее, что я готова услышать от тебя.
Ободренный предоставленной ему возможностью, муж начал оправдательную речь:
- Дорогая, ну, я собирался садиться в машину, чтобы ехать домой, и вот эта молодая женщина попросила меня подвезти ее. Она выглядела такой беззащитной и несчастной, что я пожалел ее и усадил в машину. По дороге я обратил внимание, какая она худая, грязная и плохо одетая. К тому же, как она сказала, уже три дня ничего не ела.
Из сострадания я привез ее к нам и напоил горячим шоколадом, от которого ты отказалась по той причине, что от сладкого толстеешь. А эта бедняжка выпила все залпом.
Она была грязной, и неудивительно, что я предложил ей принять ванну.
Пока она мылась, я увидел, что ее одежда в дырах и выкинул ее на помойку.
Далее я подумал, во что бы ее одеть, и дал ей модные джинсы, которые ты не надевала четыре года, ссылаясь на то, что они тебе тесны. Также отдал ей нижнее белье, которое подарил тебе на годовщину нашей свадьбы, и которое ты отказалась носить, сославшись на мой дурной вкус. Еще я нашел для нее сексуальную блузку, рождественский подарок моей сестры тебе, и ты нарочно ее не носила, лишь бы насолить ей.
Наконец, я отдал этой женщине пару твоих туфель, которые ты приобрела в дорогом бутике и ни разу не надела, потому что на службе у кого-то были точно такие.
Супруг перевел дыхание и продолжал:
- Женщина была так благодарна мне за понимание и заботу, что, когда я проводил ее до дверей, она обернулась ко мне со слезами на глазах и попросила:
- Скажите, пожалуйста, а у Вас есть что-нибудь еще, чем не пользуется ваша жена?

Собрание сочинений в трех томах. Т. 1. М., Терра, 1994. OCR Бычков М.Н.I Моя жена была высокая, красивая и стройная женщина. До свадьбы онапостоянно ходила в малороссийском костюме, жила на даче в старом деревянномдоме, окруженном густым вишневым садом, пела хохлацкие красивые и грустныепесни и любила путать в черные волосы самые простые, красные и желтые цветы. За садом той дачи, где жила она с братом и его семьей, проходилажелезная дорога г высокой, странно ровной насыпью, внизу поросшейрепейником, а сверху засыпанной ровным песком, белевшим в лунном свете, какголубой мел. Брат се, большой желчный и лысый человек с низким животом, в желтойпарусиновой паре, всегда потной под мышками, не любил меня, и на их даче яникогда не бывал. Она выходила ко мне на свидания через вишневый сад, понасыпи, в тоненькую и белую березовую рощицу. Еще издали была видна еевысокая и гибкая фигура и мягким силуэтом вырезывалась в бесконечно широкоми глубоком небе, усеянном золотыми, голубыми и красными звездочками и далекооблитом ровным холодным светом луны. За насыпью была густая, черная и жуткая тень, в которой неподвижно ичутко стояли тоненькие стволы березок и молчаливо тянулась от земли высокаявлажная трава. В этой роще я ждал ее, и мне было жутко и весело в прозрачнойголубой тени. Когда в небе, высоко надо мною, вырисовывался знакомый силуэт,я карабкался навстречу, скользя по мокрой траве, подавал ей руку, и мы оба,точно падая, стремительно сбегали вниз, с силой разгоняя густой воздух,развевавший волосы и шумевший в ушах, влетали в сумрак и тишину рощи и вдругсразу замирали, по колена в траве, сильно и смущенно прижимаясь всем теломдруг к другу. Мы почти не говорили, и нам не хотелось говорить. Было тихо, пахлостранным, таинственно непонятным ароматом, от которого кружилась голова, ивсе исчезало из глаз и сознания, кроме жгучего и тревожного наслаждения.Сквозь тонкую, сухую материю я чувствовал, как чуть-чуть дрожало и томилось,наслаждаясь, молодое, сильное, упругое и нежное тело, как подавалась иускользала из моих влажных пальцев круглая и мягкая грудь. Близко-близко отсвоего лица я видел в темноте полузакрытые, как будто ничего не говорящие,слабо и таинственно поблескивающие из-под ресниц глаза. Трава была мокрая ибрызгала холодной, приятной росой на голое тело, странно теплевшее впрохладном и влажном воздухе. Как будто на всю рощу разносилисьторжествующие удары наших сердец, но нам казалось, что во всем необъятногромадном мире нет никого, кроме нас, и никто не может прийти помешать намсреди этих сдвинувшихся березок, ночных теней, влажной травы и одуряющегозапаха сырого, глубокого леса. Время шло где-то вне, и все было наполненоодним жгучим, неизъяснимо прекрасным, могучим и смелым наслаждением жизнью. Потом, когда небо начинало светлеть и тьма под березками становиласьпрозрачной и бледной, луна молчаливо и тихо выходила над насыпью, и еебледный таинственный свет кое-где трогал тьму, пестрил бледными пятнамистволы тоненьких березок и вытягивал их спутанные тени по мокрой траве. Понасыпи, черной как уголь, мгновенно закрывая луну и застилая рощу, насыпь извезды клочьями разорванного, цепкого дыма, проносился длинный черный поезд.Земля дрожала и гудела, скрежетало и лязгало что-то металлически жесткое итвердое, а внизу, в тихой роще, слабо и пугливо вздрагивали тоненькиеветочки березок. Когда поезд затихал вдали и дым тихо таял в предрассветной мгле, япомогал ей подняться на насыпь, сам через силу держась на сильно ослабевшихногах. На самый верх она поднималась одна, а я стоял шагом ниже и смотрел нанее снизу вверх, слыша возле самого лица шорох и запах измятых юбок. Онаулыбалась стыдливо и торжествующе, мы говорили что-то шепотом, и она уходилапо насыпи, облитая бледным светом низко стоящей луны и еще слабого рассвета,а мне долго еще казалось, что все вокруг шепчет ее голосом и пахнет еетревожным и остро-сладострастным запахом. Я долго смотрел ей вслед, а потом уходил по насыпи, широко шагаясильными ногами, глубоко и легко дыша и улыбаясь навстречу рассвету. Внутри меня все пело и тянулось куда-то с неодолимой живой силой. Мнехотелось взмахнуть руками, закричать, ударить всей грудью о землю и казалосьстранным и смешным уступать дорогу встречным поездам с их мертвыми огненнымиглазами, грохотом и свистом. Рассвет разгорался передо мною радостной волной, охватывавшей все небо,а внутри меня было могучее, умиленное и благодарное чувство.II Я работал тогда над большой картиной и любил эту картину. Но с ней яникогда не говорил о моей картине, как вообще не говорил о своей жизни. Вмоей жизни было много веселого, скучного, тяжелого и отрадного, больше жевсего мелкого, обыкновенно неинтересного: я ел, пил, спал, заботился окостюмах и работал, у меня были товарищи, с которыми мне было свободно ипросто, и все это было обыкновенно и понятно. А она была такая красивая, тревожная и таинственная, и мне нужна былатакою красивою и таинственной, не похожей на все другое: она должна быладать мне то, чего я не мог найти во всей остальной жизни. И в моей жизни, как день и ночь, стало два мира, и хотя оба они давалиполную жизнь, но не сливались вместе.III Обвенчались мы в маленькой и темной дачной церкви, только при самыхнеобходимых свидетелях. Я не думал о браке, и она не настаивала на нем, нооб этом хлопотали другие люди, и мы не противились, потому что нам казалось,будто так и должно быть. Только накануне свадьбы мне было тяжело, страшно,душно. В церкви было темно и гулко. Поп и дьячок читали и пели что-тонеразборчивое и незнакомое мне. Было любопытно и немного стыдно: былостранно и неловко сознавать, что все это совершенно серьезно, важно идействительно навсегда должно изменить мою жизнь, таинственно, как смерть ижизнь. Когда я старался внушить себе это, я невольно улыбался и боялсяобидеть всех этой улыбкой. Жена, как всегда красивая, стройная и нежная,стояла рядом, и вместо обычного, простого и пестрого костюма на ней былосерое, твердое и длинное платье. Она казалась мне такою красивою,таинственно и приятно близкою, но где-то внутри меня было что-то странное,недоумевающее и враждебное. Когда мы целовались при всех, мне было тольконеловко, и я чувствовал с холодным любопытством, что губы у нее горячие имягкие. Потом мы все вместе шли пешком по бестолково шумной улице. Браг,которого мне было неудобно и неприятно целовать при поздравлении, предложилнапиться чаю в ресторане, и все согласились не с удовольствием, а так, какбудто этого только и недоставало. Мы с женой шли впереди под руку, и намбыло стыдно и приятно идти рядом, прижимаясь друг к другу при других. Пока мы шли, под серым твердым платьем я локтем чувствовал знакомоесладострастно-мягкое и теплое тело, теплевшее под натянутой холоднойматерией, и все повторял, напрасно стараясь сосредоточиться: "А ведь это таки есть теперь: она моя жена... жена... жена". Я старался произносить это слово на все лады, отыскивая тот тон, вкотором оно прозвучит как великий и таинственный символ. Но слово звучало,как и всякое слово, пусто и легко. В гостинице мы взяли отдельный кабинет, пили невкусный чай и еликакие-то конфеты. Говорить было не о чем, и все казалось странным, чтоничего особенного не происходит вокруг, когда в нашей жизни произошло то,чего никогда не было. Потом мы ехали в почти пустом вагоне дачного поезда и под грохот колесспорили о какой-то пословице, которая казалась мне ужасно глупой, а брату ееи студенту-шаферу - умной и меткой. Жена слушала и молчала, а глаза у нее сильно блестели в полусумраке.Мне показалось, что я и студент вовсе не спорим о том, что нас интересует, асостязаемся в остроумии перед нею, и я ясно видел, что то же думает и она ичто ей это приятно. Мне было обидно и странно, что и теперь она можетотноситься равно к нам обоим. Потом она встала и вышла на площадку, а мнехотелось пойти за нею, но почему-то я не пошел. Кажется, потому, что всеожидали, что я встану и пойду, и потому, что так и было "нужно". На даче опять думали пить чай, но вместо этого другой студент, веселыйи простой малый, достал водки. Я тогда пил мало и не любил пить, но оченьобрадовался водке, смеялся, пил, закусывал селедкой, неприятной на вкус. Сженой мне было неловко говорить, и она села далеко. Я изредка незаметновзглядывал на нее, и мне казалось в ту минуту странным, что она может такспокойно и самоуверенно сидеть и смотреть на всех при мне, что ей не стыднотого, что было в роще. Еще мне казалось, что студент ненавидит меня за нее,и я чувствовал себя тревожно, как между врагами, которых надо бояться иненавидеть. Когда студент заговорил почему-то о фехтовании, я сказал, чтонедурно фехтую. Другой студент, смеясь, принес нам две жестяные детскиесабельки и предложил попробовать: - А ну... отхватите друг другу носы! Мы стали между столом и диваном, в узком неудобном месте, и скрестилисвои сабельки, слабо и тревожно бренчавшие. Жена встала, чтобы дать намместо, и я опять увидел в ее глазах сладострастное любопытство. И вдруг меняохватила страстная, неодолимая злоба и ненависть к студенту, и по его быстропобледневшему лицу я понял, что и он ненавидит и боится меня. Должно быть,все почувствовали это, потому что жена брата встала и отняла у нас сабельки. - Еще глаза друг другу повыкалываете, - сказала она и бросила сабелькиза шкаф. Брат странно хихикал, студент молчал, а у жены было самодовольное илживое выражение лица. Ночью жена ушла к себе в комнату, а мы, я и два студента, улеглись втой же комнате на полу. В темноте мне опять пришло в голову: почему жене не было стыдно того,что происходило между нами в роще? Почему же это было тайной?.. Или вообщеэто вовсе не стыдно, а хорошо, или она - бесстыдная, наглая и развратная?Если это хорошо, то зачем все прячутся с этим и зачем мы повенчались; а еслидурно, значит, она - развратная, падшая, и зачем тогда я женился на ней?Почему я думаю, что она не будет теперь, тайно от меня, как прежде от всех,отдаваться другим, как отдавалась мне?.. Когда она не была еще моей женой и оба мы были свободны всем существомсвоим, мне нравились свобода и смелость, с какими она отдавалась мне, шла навсе ради жизни и любви. Тогда я совершенно не думал о том, что так жеприятно, и страшно, и интересно ей будет со всяким мужчиной, который можетзанять мое место. Это так же не касалось меня, как не касается свободныйполет птицы, которою я любуюсь. А теперь, когда она стала моей женой и вошлав мою жизнь и взяла ее, а мне отдала свою, это стало казаться мне ужасным,потому что это было бы нелепо, смяло бы все, уничтожило бы всякий смысл втом, что мы сделали и что мы усиливались считать неизмеримо важным. Я всю ночь силился не спать. Мне было жарко и тяжело от тяжелого,жестокого, жадного чувства и все казалось, что стоит мне только уснуть, кактот студент встанет и крадучись пойдет к моей "жене". Что-то вроде кошмарагорело в груди и в голове и чудилось, что жена не спит за своей запертойдверью и чего-то молчаливо и гадко ждет. Я чувствовал, что с головой погружаюсь в какую-то грязь, пустоту,мерзость, и сознавал, что это безобразное, нелепое, омерзительно-ничтожноечувство вовсе не свойственно мне, а надвинулось откуда-то со стороны, каккошмар, как чад, давит меня, душит, уничтожает меня. "Этого не может быть... это ведь не так, не то!.." - старался я уверитьсебя и не знал, почему нет.IV Мне стало странно и трудно сознавать, что я уже не один, что всякоеслово и дело мое страшно отзывается в другом человеке, который видит,чувствует и думает совсем не то и не так, как я. И с первого же дня исчезло все то красивое, таинственное и сильное, чтодавала нам ночная страсть. Тысячи мелочей, сухих и суровых, поднялисьоткуда-то бестолковой массой и сделали все некрасивым, простым и ничтожным.В первый раз в жизни мне стало стыдно того, что было "я": было стыдно своейбедности, было стыдно интересоваться пошлостями жизни, делать некрасивыеотправления, было стыдно одеваться при жене. Несвежее белье, случайнаярвота, протертый замасленный пиджак, то маленькое место, которое я занимал вобществе, - все было мелко и уничтожало без следа тот красивый и сильныйобраз, который создали в ее глазах ночь, роща, лунный свет, моя сила истрасть. И жена как-то сразу опустилась, отяжелела и обуднилась. Через три дняона уже была для меня такою же понятной и обыкновенной, как всякая женщина вдомах и на улицах, и даже больше. Утром, еще неумытая и непричесанная, онаказалась гораздо хуже лицом, носила талейку из желтой чесучи, которая так жемокро потела под мышками, как и пиджак ее брата. Она много ела и еланекрасиво, но очень аккуратно, легко раздражалась и скучала. Мне пришлось делать то, к чему я не привык: массу мелких и серьезныхдел, не так, как то нравилось и казалось нужным именно мне и для меня, атак, как нужно было для нас обоих, для двух совершенно разных людей. Этобыло возможно только при отказе от многого именно своего, и с каждым днемросло число этих отказов и уменьшалось то, что я хотел сделать и испытать всвоей жизни. Поселились мы в городе, в небольшой, не нами обставленной комнате, гдебыло чистенько и аккуратно, и оттого всякий стул, лампа, кровать говорилипростым и скучным языком о долгой однообразной жизни. Жена забеременела. Когда она сказала мне об этом, меня больше все! опоразило самое слово, такое грубое, тяжелое, скучное и конченное. И еще больше поднялось с пола жизни, как пыль, мелочей, которые уже небыли мелочами, потому что назойливо и властно, как закон, лезли в глаза,требовали серьезного внимания, напряжения душевных сил, поглощавшего жизнь.Когда я был один, я не боялся за себя, если у меня не было чего-либо платья,пищи, квартиры; я мог уйти куда-нибудь, хоть в ночлежку, искать на стороне,мог побороть тяжесть нужды юмором и беззаботностью, и было всегда легко исвободно, и не было границ моей жизни; а когда нас стало двое, уже нельзябыло ни уйти, ни забыть ничего, а надо было во что бы то ни сталозаботиться, чтобы "было" все, и нельзя было двинуться с места, как будто изтела вошли в тяжелую землю корни. Можно было весело терпеть самому, нонельзя было спокойно знать, что терпит другой человек, дорогой тебе исвязанный с тобой на всю жизнь. Если бы даже и удалось забыть, уйти, то этоне было бы уже легкостью, а жестокостью. И, где бы я ни был, что бы ниделал, мелочи неотступно шли теперь за мной, напоминали о себе каждуюминуту, назойливо кричали в уши, наполняли душу тоской и страхом. Дни шли. Я любил жену, и она любила меня, но уже новой, спокойной,неинтересной любовью собственника, в которой было больше потребности ипривязанности, чем страсти и силы. И иногда просто даже странно быловспомнить, что все "это" сделалось именно и только ради страсти. А в товремя пока мы думали, чувствовали, делали все, что было нужно нам, пока всеэто казалось жизнью, волновало, радовало или мучило нас, беременность женышла своим путем, по независящим от нас железным законам, занимая все большеи больше места в нашей жизни, вытесняя все другие интересы и желания. Странно мне было то, как жена относилась к своему положению: это былодля нее что-то неизмеримо важное, глубокое и притом святое. Она ни на минутуне забывала об этом, берегла будущего ребенка и никогда не спрашивала себя,кто это будет, зачем он нам нужен, почему придет и счастье или горе принесетс собою. Рождение его представлялось ей чем-то вроде светлого восходакакого-то лучезарного солнца, которое осветит и ее, и мою жизнь с иной,настоящей стороны и всему в ней придаст смысл и радость. И в то же время яясно сознавал, что ребенок идет ко мне независимо от своей воли, что я могужелать его или не желать, а он все-таки придет, что мне никогда не нужнобыло его, не нужно и теперь (совсем не так, как всегда и всем нужно солнце),что мне нет никакого дела до будущего человека, что его жизнь может бытьсовсем не такою, какая интересна и кажется хорошею мне, и что у меня естьсвоя, большая, свободная и захватывающая жизнь, которой я еще не исчерпал икоторую никто не может требовать у меня. И чем больше я думал о будущем, темболее ненужным, обременительным казалось мне рождение ребенка: оно спутываловсе мои планы на жизнь, и, наконец, вся эта беременность стала возбуждать вомне злое чувство, как неудобное, тяжелое обстоятельство жизни. Один раз жена сказала мне: - Отец и мать рабы своего ребенка! - И счастливо улыбнулась. Я удивился и промолчал. До сих пор я всегда думал, что не могу бытьничьим, и полагал, что это хорошо. Теперь же я чувствовал, что это так иесть и иначе и быть не может: я буду рабом и не могу не быть им, потому чтоя незлой и совестливый человек и потому что инстинкт окажется сильнее меня ивложит в меня эту тупую, бессмысленную, узкоживотную любовь к своемудетенышу. И в ту же минуту я ощутил прилив бессильного отчаяния и горькое,злое чувство. Я увидел, что это сильнее меня, и возненавидел будущее тойнеумолимой и безнадежной ненавистью, какою случайный раб ненавидит своегогосподина. А жена видела в этом рабстве истинное счастье, как прирожденнаяверная раба, даже и не понимающая свободы. "Чем объяснить, - подумал я, - что даже Библия говорит, что Бог далматеринство как наказание, а люди сделали из этого радость?.."V У меня были два товарища, оба художники, как и я, простые, веселые иживые люди, которых я очень любил. Прежде мы с ними постоянно мотались изстороны в сторону и в жизни нашей была вся бесконечно разнообразная прелестьничем не связанной, веселой богемы. Теперь мне было неудобно вести такой образ жизни, даже часто уходитьнадолго из дому: я бы причинил этим горе жене, а я не хотел огорчать ее,потому что любил. Правда, она охотно отпускала меня на этюды и даже самапосылала, но морщилась, грустила и, видимо, страдала, когда я уходил туда,где была игра или были женщины, и хотя ничего не говорила об этом, нобезмолвно осуждала меня за игру, за разгул, за безалаберность. Хуже всегобыло то, что она была права: все это было дурно, и я сам знал это, но былостранно и обидно, что не "я" решаю переменить жизнь, а делает это за менядругой человек. На этюдах исчезло именно то, что составляло их прелесть: прежде, выходяиз города, я чувствовал только одно - что мне хорошо в бесконечном простореполей, и желал только одного - уйти как можно дальше. Если я сбивался сдороги, ночевал в поле, это было еще лучше, еще свободнее, еще шире. Атеперь я думал, что нехорошо с моей стороны оставлять жену одну на целыйдень. - Ты придешь к обеду? - спрашивала жена. И я все время докучливо думал только о том, что не надо заходитьслишком далеко, старательно замечал дорогу, торопился на возвратном пути иискренно страдал, когда товарищи мои увлекались этюдами и останавливалисьгде-нибудь на дороге. - А ты отчего не пишешь? - спрашивали они, весело набрасывая живыекраски. - Так... лень... - притворно улыбался я, вставал, ложился, отходил иприходил с томлением в душе, боясь, чтобы они не догадались об этом, идумая, что они догадываются. Было чего-то стыдно. Было мучительно так, как мучительно здоровому и веселому животному,пущенному в луга с веревкой на ногах. Товарищи долго не могли понять этого, а когда поняли, то изделикатности старались не задерживать меня. Это было им скучно и неудобно, иоттого скоро, скорее даже, чем можно было ожидать, они возненавидели жену,как досадную, Бог весть откуда и за что свалившуюся на них помеху. Они сталиходить без меня и, чтобы не обидеть, скрывали это, а я заметил, и мне былодосадно и обидно. Дома у меня они чувствовали себя неловко: они понималитолько живопись, говорили только о ней, а жена была гораздо развитее иначитаннее их, и ей хотелось говорить о том, что их вовсе не интересовало. Ялюбил ее, и потому всегда с радостью отзывался на каждую ее мысль, хотя бы вданный момент она и не занимала меня сама по себе. Но товарищам моим вовсене хотелось подчиняться человеку, который был им чужд и непонятен. Если быне я, они просто были бы равнодушны, мало касаясь друг друга, но я связывалих собою насильно, и они стали тяготиться женой, а она - ими, а мне былотяжело и трудно в этой душной атмосфере. И из любви к жене я стал злиться наних; мне казалось, что они должны, хотя из деликатности, быть не такими, какони есть, а такими, как нравится жене. Мало-помалу они перестали ходить комне, и тогда произошел разрыв. Это само по себе было тяжело для меня; а втом, что произошло это против моей воли и желания, было что-то особеннотяжелое, унизительное, обидное, как насмешка. Мне казалось, что я принесбольшую жертву жене, а она думала, что сделала хорошо для меня, открыв мнеглаза на то, какие пустые и ничтожные люди были мои товарищи, точно я незнал этого сам. Мы не понимали друг друга: она искала в людях одного, я -другого, и у меня явилось досадное чувство к жене, хотя она и не былавиновата в том, что мои взгляды не были ее взглядами.VI Один раз под вечер мы поехали с женой в дачную местность. Слезли наопустелом полустанке, где спали вповалку мужики и ходили как сонные мухиунылые стрелочники; тихо, под руку, прошли по насыпи с полверсты и с трудомспустились по скользкой сухой траве к роще. Мы вошли в нее со страннымчувством грусти и недоуменного ожидания. Трава уже завяла, и на ней толстым,мягко и тихо шуршащим слоем лежали опавшие листья. Березки наполовинуосыпались и оттого будто раздвинулись и поредели; стало пусто, и вверхупросвечивало пустое, холодное небо. Мы сели на насыпь, смотрели на тихо ибеззвучно кружащиеся между березками желтые листья, долго молчали, недвигаясь, и тихо поцеловались. Пахло увядающими листьями, где-то слаботрещали сухие веточки и далеко, уныло и протяжно, кричал паровоз. Мы опятьпоцеловались, посидели смирно, грустно улыбаясь друг другу, и поцеловалисьеще раз. Все тише и тише становилось вокруг, опавшие листья все тихокружились в воздухе и беззвучно устилали землю, сумерки надвигалисьпрозрачной, но глухой тенью, неслышно, незаметно, но быстро. Становилосьхолодно и неуютно. Стал накрапывать дождь. - Поедем лучше домой, - сказала жена. - В гостях хорошо, а дома вселучше, - слабо шутя, добавила она. Мы пошли назад, не оглядываясь, и нам было больно и хотелось плакать очем-то похороненном. Дома горела лампа и был готов самовар. Там, за самоваром, совершеннонеожиданно для себя, я вдруг озлобленно и жестоко, наслаждаясь этимозлоблением, как местью, стал говорить, придравшись к какому-то пустяку,которого не помнил уже в середине разговора: - ...Не может быть два человекав плоть едину, это невозможно... Любовь приходит, и любовь уходит, как все,а нет конца желанию жить... А что они родят вместе ребенка, так это ещеничего не значит... - Как ничего не значит? - обиженно и сердито вскрикнула жена. - Так... Да и не родят они вместе, а только зачинают вместе, а это нето... А родит женщина, кормит женщина и воспитывает женщина!.. Мужчины дажевоспитывать не умеют, человечество испортилось, огрубело, обнаглело, сталожестоким потому именно, что много веков воспитывать детей брались мужчины... Жена смотрела на меня испуганными глазами, как будто я говорил что-тодурное и стыдное. И именно потому, что я тогда и сам не знал еще, говорю лия дурное или хорошее, этот взгляд еще больше раздул во мне чувствоозлобленного протеста. - Мужчина и женщина встречаются только для наслаждения, а не длярождения младенцев, - визгливо кричал я, и мне хотелось что-нибудь ударитьоб пол, и я страдал от этого желания, - и ты это знаешь, и я знаю, и всезнают. Никто не посмеет отрицать, что, когда он сходится с женщиной, ондумает только о ней и желает только ее... Это правда!.. И мужчина не виноватв том, что женщина устроена так, а не иначе... - Так нечего и подходить к женщине! - А ты оттолкни! - тихо и злобно радуясь, сказал я, скривив губы. Жена побледнела и потупилась. - У женщины сильнее всего инстинкт материнства, и... - А инстинкт отцовства? - спросила жена. - Какой инстинкт?! - грубо сказал я. - Такого инстинкта нет... - У тебя!.. - И нигде... нет его в той полной, решающей форме, как у женщины...Нигде нет, и у меня нет... - Нет, есть... а ты - урод! - тихо и злобно выговорила жена. - Ну и пусть... Кто это докажет?.. Да и не в том дело... - Даже у животных, - растерянно говорила жена и делала руками такоедвижение, будто хваталась за что-то скользкое и твердое. - Глупости! - крикнул я. - Терпеть не могу этого... Воробушки, голубки,волчица с детенышами!.. Удивительно!.. Да какое же нам дело до всей этойдряни? Когда человек сделает что-либо, хуже чего нельзя, говорят-"зверство". А когда надо разжалобить, сейчас на сцене "животные"... Ха! Ненадуете! - сказал я со злобной радостью. - С какой стати я стануруководиться всякой дрянью вроде воробьев, синиц... и что там еще!.. Да готже воробей... Он только самку кормит, а посади его в самом деле на яйца...ни за какие коврижки не сядет воробей на яйца, черт бы его драл совсем!.. - Так хоть самку же кормит... - странным жалким голосом сказала жена. - Э, я не о том... - с досадой сказал я. - Кормит... и я кормить буду,и об этом говорить не стоит... Это слишком справедливо, просто и хорошо, тутжалость уж одна чего стоит... Но всю жизнь свою в жертву приносить,перенести все свое "я" в другого человека, в жену ли, в ребенка... Да скакой стати?.. За что?.. Если ты раба по природе, так тем хуже для тебя... Ая не хочу!.. - Что ты всем этим хочешь сказать? - вдруг спросила жена и тихозаплакала. Я сразу замолчал, и мне стало жаль ее и оттого стыдно того, что ясказал. Но когда я начал ее утешать, а она все плакала и отталкивала меня созлым и жестоким лицом, мне стало досадно и обидно. "Ведь не говорил же я, что не люблю ее, а какое ей дело до того, что ячувствую к ребенку... Чего ей нужно от меня? Того, чего во мне нет,притворства?.. Не могу же я и мысли свои подчинить ей..." И тут мне в первый раз пришло в голову, что и все люди, не одна жена,по какому-то праву хотят подчинить мои мысли своим, заставить меня верить ичувствовать так, как верят и чувствуют они. И такая злость охватила меня приэтом, что мне захотелось крикнуть, ударить жену, бросить в нее чем-нибудьтяжелым и уйти куда-то на край света, от всех людей, от всего того, что онивыдумали, дурно устроили, признали хорошим и заставляют меня признать. Ночью я испугался чего-то грозного, сильнее и больше меня, и, глядя вотьму широко раскрытыми бездонными глазами, стал стыдиться своей жестокости.И мне казалось, что я никогда не был таким жестоким и стал таким толькоблагодаря "всему этому", бесцельной путанице, тяжелой цепи, надетой на своюжизнь, а следовательно, не я виноват в своей жестокости, а то, что вызвалоее.VII Через месяц мне пришлось надолго ехать в другой город, и женаоставалась. Когда я уходил за вынесенным чемоданом, я заплакал крупнымичастыми слезами. Мысль о том, что я долго не увижу ее, казалась мне грустнойи тяжелой. Больше я не возвращался к ней. Я приехал в другой город, поселился в большой и шумной гостинице, пошелв театр, побывал у знакомых людей и у одного из них пил всю ночь. Я ещетосковал о жене, но все-таки самое приятное в опере, которую я слышал, влюдях, которых я видел, в песнях, в вине, в путешествии по железной дорогебыло то, что я был один, что пьесу я мог слушать и не слушать по своемужеланию, что людей я мог искать именно мне приятных, вина мог пить сколько яхотел, не думая о том, как на это смотрит другой человек. Везде, в театре, на улице, в гостях, я широко раскрытыми глазамисмотрел на всех женщин, и мне казалось, что я их вижу в первый раз, чтопередо мною снова развернулся богатый, неизмеримо интересный мир, которыйзакрывала от меня уже давно моя жена собою. Кутеж у знакомого был шумный и размашистый, кутеж здоровых, сильных и,казалось, свободных людей. Было так много свободы, веселья, размаха,громкого удалого пения, что становилось душно и тесно не только в накуреннойдо сизого тумана комнате с выгоревшим воздухом, а как будто даже во всеммире. Один из гостей громовым и красиво-веселым голосом спел: В ста-арину живали де-еды Ве-еселей своих внучат! Хозяин, покачиваясь, подошел ко мне и, близко наклоняя свое сухощавоелицо, сказал пьяным и грустным голосом: - А знаешь, мы вот все думаем, что хорошо - христианство, культура,гуманность там... все... а ведь это - смерть! Именно тогда и была жизнь,когда человек бродил в лесу, в поле, по колена в траве, боялся, боролся,убивал, брал, сам погибал... было движение, сила, жизнь, а теперь... Скучно,брат, сухо... вяло... смерть идет. Он махнул рукой и, слабо улыбаясь, сказал: - А впрочем, я пьян... трезвый бы еще подумал, прежде чем сказатьэто... Шалишь!.. Трусы мы все, брат, вот что!.. Да... На дворе была белая, пушистая зима, мороз отчетливо визжал под ногами,а небо было, как всегда зимой в мороз, особенно бесконечно чистое, голубое,звездное. Я смотрел на далекий бледный кружок луны, мимо которогобыстро-быстро бежали облака, и мне хотелось сильного, бесстрастного,полного, беспечального. Мимо прошла женщина, торопливо поскрипывая мелкими шагами маленькихног, и сзади я видел тонкий силуэт мягкой круглой талии, покатые плечи ибольшую черную шляпу над белевшей под волосами у затылка шеей. Я пошел за ней и долго шел и все смотрел на мягкую, волнующуюся талию имерцавшую в темноте белую шею. И было что-то приятное и странное. Я ясночувствовал, что это именно то, что больше всею нужно и мне, и всему живому.У меня не было ни мыслей, ни слов, а одно сладкое, тревожно-томительноежелание жить. Женщина легко и быстро скрылась под воротами большого и черного дома, ая пошел домой, глядя в бесконечный простор, где сияла бледная, тихая луна.Она стояла вверху, прямо передо мной, и ее свет наполнял всею меня, иказалось, что в душе моей так же светло, как и везде кругом в громадноммире. И когда я пришел домой, я потянулся в постели так, что затрещалакровать, и ясно и сознательно увидел, что мне незачем возвращаться к жене,что то, что она чувствует, что "надо" любить и жалеть ее, что надозаботиться о будущем ребенке именно потому, что это надо, - вовсе некасается меня, не имеет никакой связи с тем жгучим и могучим любопытным желанием жить, которое прекрасно,сильнее меня, есть я сам. И сколько я, из трусливой жалости, ни старался вспомнить жену любимою,дорогою, нужною, сколько ни старался разжалобить себя, мне все скучно иничтожно вспоминалась она такою, какою была уже женой. А мне было жгучеприятно вспомнить все встречи наши, когда между нами ничего, кроме страсти,случайной и свободной, не было. И в эту ночь, и не раз после мне снилось, что я лежу с нею намокро-тепловатой траве, обнимаю мягкое, податливое тело, смотрю в страннопоблескивающие глаза, и широкая, полная, круглая луна точно подошлаблизко-близко и тут сейчас сквозь тоненькие, чеканящиеся на ней черныеветочки, неподвижно и таинственно, в упор глядит на нас. Глядит, молчит ивсе молчит. Во всем было острое, тревожное и неизмеримо полное наслаждение, иказалось, что времени больше нет. А потом все пропадало, приходили какие-толюди, было душно и жаль чего-то.VIII После того я видел жену только два раза. Первый раз, когда она приехала за мной, остановилась у каких-тознакомых и пришла ко мне. Она недавно родила и была еще худая и бледная, сбольшими темными глазами, которые смотрели недоуменно и пугливо. Мне быложаль ее, хотелось приласкать и обнять, я чувствовал к ней сладострастноевлечение и нежность. Мы стояли в темных сенях, и не знаю, что я говорил ей.Что-то очень сбивчивое и совсем не выражающее того, что я чувствовал и хотелсказать. Наконец она спросила странным срывающимся голосом: Значит,кончено?.. Я молчал, а она отвернулась, стала перед какой-то кадкой на колени иизо всей силы укусила себя за руку. Все сердце у меня разрывалось от любви и жалости; я знал, что мне жальвовсе не того, что она теряет мужа, и знал еще я, что если обниму ее, скажухоть одно ласковое слово, то это не исправит ничего и не поможет ничему, асделает все таким же нудным, тяжелым, душным, как было раньше. Потом я не видал ее три года, а только, без писем, посылал ей деньги наребенка. Это я делал не из жалости и не потому, что это было нужно, апотому, что это мне казалось справедливым, и, делая так, я чувствовал себясовершенно спокойным. Мне пришлось побывать в том городе, где жила она зимой. Когда поездподходил к полустанку, я прижался лбом к холодному стеклу и далеко внизу,под насыпью, увидел покрытое белым, ровным, печальным снегом бесконечноеполе и прижавшийся к белой насыпи смутный остов знакомой рощицы, уныло, какпризрак, шевелящейся в белой мгле. И тут мне захотелось увидеть жену так, что прямо с вокзала я поехал кней. Жены не было дома, и я долго ждал ее в пустоватой, мало женской комнатес узкой железной кроватью. На столе стояла карточка незнакомого мне студентас красивым и преувеличенно смелым, но неоригинальным лицом, а под нею янашел альбом стихов, подписанных именем, ничего мне не говорившим. Внутри меня были радостное, немного смущенное ожидание и живой интереск тому, что и как должно произойти. Она пришла одна и прямо в шубке и шляпке подошла ко мне. Лицо еекрасиво и свежо румянилось от мороза, и от нее пахло свежестью, холодом ислабыми духами. Было видно, что она, как и я, не знает, что делать, ивнутренно боится меня. - Здравствуйте, - сказал я притворно-простым голосом и протянул руку. Она задумалась на минуту, но все-таки протянула свою; мягкую, знакомую,с длинными тонкими пальцами. - Что вам угодно? - спросила она, и губы у нее вздрогнули и опустились. - Ничего, ответил я и сразу почувствовал, что во всем этом нет никакоготрагизма, что все это просто, интересно, а значит, и хорошо, хотя и кажетсятрудно и неловко. Она опять подумала, и в остановившихся на мне темных глазах была виднасмутная мысль. Потом она встряхнула головой, сняла шапочку и шубку, бросилана кровать и стройно стала предо мною в двух шагах. - Ну, как поживаете? - улыбнулся я. - Хорошо, - коротко ответила она, и лицо у нее не изменило выражениясмутной мысли и насторожившегося вопроса. Я молчал и улыбался. Я очень рад был ее видеть, слышать знакомый, такмилый когда-то голос. И мне было досадно и странно, что она не понимаеттого, что понимаю я, и не делается такою же простой, весело-спокойной. - Кто это? - спросил я, беря со стола карточку. Жена помолчала. - Мой любовник, - жестко и мстительно ответила она потом, и помгновенно вспыхнувшим и отвердевшим глазам я увидел, что именно с этойминуты, потому что сказала это, она уже ненавидела меня и мстила. - Разве? - спросил я. - Да, - с жесткой и мстительной радостью повторила она, не двигаясь сместа и не меняя позы. - Ну и что же, счастливы? - Да, счастлива очень, - ударила она сквозь зубы. - Ну и слава Богу, - сказал я. Я в самом деле был почти рад и не желал ей ничего, кроме счастья. Но она вдруг вспыхнула вся и изо всей силы стиснула зубы. Ей былобольно и обидно, что я спокоен. - Вот видите, - сказал я, - если бы мы с вами разошлись тогда раньше...после рощи, мы бы увиделись теперь как старые друзья... потому что за что женам было бы ненавидеть друг друга? Не за то же наслаждение, которое мыдоставили себе?.. А вот именно потому, что у нас есть общий ребенок, вы меняненавидите... и глупо это, и жалко! - Вы думаете? - со злобной и растерянной иронией спросила она и сложиларуки на груди, сжав пальцы. - Еще бы я этого не думал!.. И ско-олько в одном человеке может бытьзлости и глупости!.. Ведь вы меня не любите теперь? - Конечно. Странно было, что лицо у нее было такое же неподвижное, злое имстительное. - За что же вы меня теперь ненавидите? Она вдруг бессильно опустила руки, отошла, села на кровать и заплакала.И сразу стала маленькой и жалкой. - Я... головой о стену билась тогда... - проговорила она. Я встал и подошел к ней со жгучим желанием приласкать и утешить... - А если бы я тогда остался?.. Ну, прошел бы год, два, десять... ведьнадоели же бы мы друг другу... ну, не надоели, так успокоились бы...обратились бы в скучную, однообразную супружескую чету... и вся жизнь былабы кончена. Я говорил и взял ее за руку. Она смотрела на меня снизу вверх сквозьспутавшиеся волосы и слезы, текущие по покрасневшим и сразу вспухшим щекам. - А вот теперь и вы любите кого-то... опять переживаете все то, чтопережили мы вместе, помните?.. И я тоже... Теперь у нас впереди как разстолько жизни, сколько молодости и силы. Мы не убиваем и не укорачиваемжизни. А останься я тогда, все свелось бы только к воспитанию младенцев да кожиданию смерти... Личная жизнь была бы завершена, кончена, а вы не можетесебе представить весь ужас этого!.. Это смерть, гниение заживо!.. Было быстрашно, скучно, мертво... И притом мы все-таки были бы еще молоды, сильны,хотели бы жить, страстно хотели бы. Мы, как и все люди, родились в разнойобстановке, жили разно, были и есть существа совершенно различные, с разнойдушой - имели две разные жизни, и их нельзя было привести к одномузнаменателю, не исковеркав вконец. - А... - начала она и не договорила. Я молчал, и мне было хорошо оттого, что я сказал. Жена задумалась,уставившись черными, еще блестящими от слез глазами в угол. - Что ж... может быть, вы и правы... - вдруг сказала она и тяжеловздохнула, потом неожиданно робко взглянула на меня и улыбнулась. Можетбыть, к лучшему... теперь, а... - она опять не договорила. Потом встала и долго поправляла волосы, а я ждал. - А дети? - не поворачиваясь, спросила она. - Ну, что дети... - спокойно и серьезно возразил я. - Они всегдасчастливее с матерью, чем с отцом... - Но нужен же им все-таки отец? - Зачем? - удивился я. - Спрашивает ли когда-нибудь обо мне мой? - Теперь, конечно, нет... - И не спросит никогда, если ему не внушить бессмысленной и глупоймысли, что стыдно не иметь под боком отца. Если, выросши, пожелает онувидеть меня... так, из любопытства, пусть... мы, может быть, будемдрузьями! - Материальные условия? - тихо спросила опять жена. - Что об этом говорить!.. Иначе было бы слишком тяжело для женщины... Алюбить?.. Вы поймите, что любовь приходит без нашего ведома, не по закону...Ведь это банальнейшая истина, и приходится ее напоминать всем каждуюминуту... Странно... - Хотите чаю? - вдруг спросила она, поворачиваясь. Я засмеялся. - Хочу! И она засмеялась, и стала вдруг такой близкой, простой, доброй, милой. - А ведь мне сейчас, перед вами, было ужасно весело, - проговорила она,- и в самом деле... что... то есть что, собственно, случилось непоправимого?Как болезнь, так... Есть и лучше вас, есть! И жизнь хороша вообще... Это тактолько... не могу я так легко смотреть, как вы! - Жаль, - сказал я. - Да, жаль, - встряхнула она головой и тяжело вздохнула. Через часа два, когда я уходил, просто и дружелюбно простившись с ней,в воротах столкнулся со мною высокий и красивый студент, которого я сейчасже узнал. Он посторонился, посмотрел на меня равнодушно и прошел. На однусекунду где-то в глубине меня шевельнулось дурное, ядовитое, какое-то гнилоеи противное мне самому чувство, но сейчас же и прошло. Мне захотелосьсказать ему что-то бодрое и веселое, ударить по плечу, улыбнуться. Сталорадостно и легко. "Ревность, самолюбие... - подумал я, уходя. - Все смеются над ними, акак трудно стать выше их... так трудно, что, веря, всем сердцем веря, чтоэто дурное чувство, страшно сознаться, что его нет!" Я шел по пустынным длинным улицам, облитым холодным голубым серебромлунного света и перерезанным резкими черными тенями от домов, деревьев ителеграфных столбов, и чувствовал себя так легко, точно свалилась с менякакая-то огромная прилипчивая тяжесть. Я был рад за жену, за себя, завсякого человека, который может свободно, смело и весело жить. Я поднял глаза к небу, и предо мною встал огромный мир, необозримыйбездонный простор, залитый мириадами сверкающих звезд и потоками радостного,живого, бесконечного света. Михаил Петрович Арцыбашев.